Шило, бабочки, ветер.
Я бывает думаю, а что собственно такое эта жизнь и не делаю ли я что-то неправильно, в том смысле что вот я отчаянно, до кровавых мальчиков ищу ответы на какие-то вопросы, пытаюсь сделать то, что со мной происходит, что я чувствую, сделать это ясным, разложить по полочкам, назвать, понять что это вообще за хрень, а что если жизнь на самом деле вообще не это, не "мыслительный процесс", а ежедневный подъем в гору, но я почему-то не могу жить иначе, чем так - раскладывая, раскладывая, раскладывая в своей голове, до изнеможения, до состояния высосанной шкурки.
или я просто безумная, как те дети из интерната, которые сутками раскладывают на подоконнике пуговицы и не понимают, когда надо поесть, когда поспать. А настоящая жизнь, здоровая человеческая жизнь - это что-то совсем другое, это освоить фортепьяно в семь, в двенадцать быть победителем международного конкурса, в семнадцать поступить в профильный вуз, потом стать солистом в театре и выступать до пенсии. Вместо фортепьяно подставить что угодно - собирать санузлы, делать тарелки, писать книги, лечить зубы. А мы сидим на подоконнике и раскладываем пуговицы. И вчера раскладывали пуговицы и завтра будем раскладывать пуговицы. Мама с папой перестали навещать лет десять назад, наверное умерли. Нянечка с раздражением сейчас пнет с подоконника, потому что время обеда, но мы не в состоянии этого понять. Раскладывать пуговицы так важно.
Как в детстве, когда все дети делают, а я не понимаю, что от меня хотят и не могу до этого никак догадаться и мне никто не говорит, тогда я впадаю в панику, в транс, и просто отключаюсь - отказываюсь наотрез делать, пытаться, даже думать об этом. Блаженная белая стена. Без ничего.
или я просто безумная, как те дети из интерната, которые сутками раскладывают на подоконнике пуговицы и не понимают, когда надо поесть, когда поспать. А настоящая жизнь, здоровая человеческая жизнь - это что-то совсем другое, это освоить фортепьяно в семь, в двенадцать быть победителем международного конкурса, в семнадцать поступить в профильный вуз, потом стать солистом в театре и выступать до пенсии. Вместо фортепьяно подставить что угодно - собирать санузлы, делать тарелки, писать книги, лечить зубы. А мы сидим на подоконнике и раскладываем пуговицы. И вчера раскладывали пуговицы и завтра будем раскладывать пуговицы. Мама с папой перестали навещать лет десять назад, наверное умерли. Нянечка с раздражением сейчас пнет с подоконника, потому что время обеда, но мы не в состоянии этого понять. Раскладывать пуговицы так важно.
Как в детстве, когда все дети делают, а я не понимаю, что от меня хотят и не могу до этого никак догадаться и мне никто не говорит, тогда я впадаю в панику, в транс, и просто отключаюсь - отказываюсь наотрез делать, пытаться, даже думать об этом. Блаженная белая стена. Без ничего.