Шило, бабочки, ветер.
это как-то называется, психическое, когда параллелишь
Много и долго где-то бегаешь. Потом приходишь домой, а здесь всё такое же. С тех пор как пошёл отсчёт моих лет здесь ничего не изменилось.
В каждый отдельный сезон здесь свой особый свет. Я месяц года могу сказать точно по тому, как идёт солнце, где отметки его поднятия и спуска. Такие же деревья. Такие же облака - как в степи с моего-то этажа, всегда любила верхотуру - даже уплотниловка их не закрыла. Компьютер в том же углу, Та же мебель, те же люди, те же разговоры. Когда я думаю об этом, мне страшно. Надо бежать. Надо что-то сломать, что-то изменить. И в рамках моего угла я что-то всё время переставляю, двигаю, выкидываю, перекрашиваю, но оно теряется в объёме всея квартиры.
С другой стороны, когда много долго бегал, и приходишь сюда, и залезаешь с ногами в кресло; такой же свет как всегда в этот день этого сезона каждого года, такой же ветер, особый питерский ветер, впрочем как всегда в этот день этого сезона каждого года; шуршат машины, ругаются соседи, у верхних ремонт из года в год, соседка наискось пилит своего уже взрослого сына, соседка на другой искось кричит, потому что её сестра глуха на одно ухо. Или это уже другие люди там везде? Кто-то другой, глухой, конечно, кричит, кто-то воспитывает другого тоже маленького ребёнка, перебарщивает, кто-то делает ремонт потому что только въехал.
С другой стороны перед тем как задремать, у меня случается это странное чувство.
Ничего нет.
Я проснусь утром.
Мне пять лет.
Меня выведут на середину комнаты и спросят, в какой школе я хочу учиться.
И я закачу скандал, но настою на своём - только вместе с братом.
Я знаю, они будут уговаривать в физматематическую. Сяду на пол и скажу, что не двинусь с места, пока не буду ходить в братову школу.
Потом мне предложат английскую, немецкую и французскую. Я хочу, чтобы мой брат провожал меня в школу и баста. Биться головой об пол. Рыдать до икоты и колик. Кричать и визжать. Да мало ли есть способов доказать родителям, что легче сделать как я хочу, чем как-то иначе.
Первого сентября я пойду в самую дебелую и раздолбайскую школу моего района. Хотя нет, во вторую по дебелости. Есть хуже - бутылка.
Я познакомлюсь с самыми отъявленными уродами.............
Я никогда не узнаю Доктора, Нати и Багирру. И мы, живя в двух шагах друг от друга, каждое утро и каждый вечер будем проходить мимо. Однажды, я обернусь на Нати. Но она не обернётся, с её зрением...даже не заметит. Багирра не будет проситься везде с нами, а я не скажу: девки, давайте её возьмём, она классная, она мне нравится". Или столкнусь с Мариной в магазине. "-О, пардон. -Ничего". Пойду дальше за молоком, а она понесёт своё любимое печенье к себе домой. Мы может быть что-нибудь почувствуем странное, хотя вряд ли.
Не будет герцена, не будет Леры, Насти, Коти, никто не будет меня обнимать с криками "у тебя тоже кедууульккиии!" и я не сделаю Анхену в подарок тот браслет. Не будет безумия, не будет биофака, ни экзаменов, ни Гули, ни суровых мужиков...
Мы будем шляться, пить, курить. В пятнадцать меня поставят на учёт в детскую комнату милиции. Папа будет запираться у себя в каморке и выкуривать в один вечер все шесть пачек беломора, мама - плакать, а я - пить. Я испорчу свою хвалёную реакцию и тот грузовик меня всё-таки собьёт. Я умру в семнадцать. А может не насмерть, может просто покалечит. И всё будет иначе.
..........Или с прекрасной Олей, которая учится здесь же на год младше Макса. Мы будем обе любить лошадей, вязать, шить, печь блины и говоритьговоритьговорить. Я пойду по её следам в клуб на шесть лет раньше, чем пошла. А там - Чайка. И тогда будет иначе.
Только клён под окном каждый год разный. То красный, то жёлтый, то пёстрый, а раз вообще осыпался зелёным.
И мой дом пахнет по-другому. Грустно, тот запах мне очень нравился.
Любопытно, как будет пахнуть дом, который построит Теоларен? Корицей. Немного имбирём и лавром. В феврале - цветущим дримиопсисом. И обязательно плетёными корзинками, детьми и духом работы.
И ещё убрали мои любимые оранжевые занавески. Знаете, в детской комнате обязательно должны быть оранжевые занавески. Чтобы свет, тепло и солнце.
Если бы я умела петь песни, я бы спела о том, как хорошо, что всё так как оно есть в моей жизни. Но мне ещё столько предстоит изменить и доапгрейдить!
Что-то можно было бы не делать, определённо. Что-то обязательно нужно было сделать, но поезд ушёл, а клоуны остались.
Но будь что-то иначе, всё было бы по-другому, уж простите мне маслянистое масло.
Прихожу к выводу, что я узнала всех моих ровно когда это было нужно. Потому что те, кто сначала даже был далёк и держался на расстоянии, всё равно пришли. Только позже. Стоило только подождать. Стоило того.
Стоило столько ждать, чтобы вы появились.
Я какая-то сегодня истерично-пафосная. Простите, это перед экзаменами, это нервное=-)
Много и долго где-то бегаешь. Потом приходишь домой, а здесь всё такое же. С тех пор как пошёл отсчёт моих лет здесь ничего не изменилось.
В каждый отдельный сезон здесь свой особый свет. Я месяц года могу сказать точно по тому, как идёт солнце, где отметки его поднятия и спуска. Такие же деревья. Такие же облака - как в степи с моего-то этажа, всегда любила верхотуру - даже уплотниловка их не закрыла. Компьютер в том же углу, Та же мебель, те же люди, те же разговоры. Когда я думаю об этом, мне страшно. Надо бежать. Надо что-то сломать, что-то изменить. И в рамках моего угла я что-то всё время переставляю, двигаю, выкидываю, перекрашиваю, но оно теряется в объёме всея квартиры.
С другой стороны, когда много долго бегал, и приходишь сюда, и залезаешь с ногами в кресло; такой же свет как всегда в этот день этого сезона каждого года, такой же ветер, особый питерский ветер, впрочем как всегда в этот день этого сезона каждого года; шуршат машины, ругаются соседи, у верхних ремонт из года в год, соседка наискось пилит своего уже взрослого сына, соседка на другой искось кричит, потому что её сестра глуха на одно ухо. Или это уже другие люди там везде? Кто-то другой, глухой, конечно, кричит, кто-то воспитывает другого тоже маленького ребёнка, перебарщивает, кто-то делает ремонт потому что только въехал.
С другой стороны перед тем как задремать, у меня случается это странное чувство.
Ничего нет.
Я проснусь утром.
Мне пять лет.
Меня выведут на середину комнаты и спросят, в какой школе я хочу учиться.
И я закачу скандал, но настою на своём - только вместе с братом.
Я знаю, они будут уговаривать в физматематическую. Сяду на пол и скажу, что не двинусь с места, пока не буду ходить в братову школу.
Потом мне предложат английскую, немецкую и французскую. Я хочу, чтобы мой брат провожал меня в школу и баста. Биться головой об пол. Рыдать до икоты и колик. Кричать и визжать. Да мало ли есть способов доказать родителям, что легче сделать как я хочу, чем как-то иначе.
Первого сентября я пойду в самую дебелую и раздолбайскую школу моего района. Хотя нет, во вторую по дебелости. Есть хуже - бутылка.
Я познакомлюсь с самыми отъявленными уродами.............
Я никогда не узнаю Доктора, Нати и Багирру. И мы, живя в двух шагах друг от друга, каждое утро и каждый вечер будем проходить мимо. Однажды, я обернусь на Нати. Но она не обернётся, с её зрением...даже не заметит. Багирра не будет проситься везде с нами, а я не скажу: девки, давайте её возьмём, она классная, она мне нравится". Или столкнусь с Мариной в магазине. "-О, пардон. -Ничего". Пойду дальше за молоком, а она понесёт своё любимое печенье к себе домой. Мы может быть что-нибудь почувствуем странное, хотя вряд ли.
Не будет герцена, не будет Леры, Насти, Коти, никто не будет меня обнимать с криками "у тебя тоже кедууульккиии!" и я не сделаю Анхену в подарок тот браслет. Не будет безумия, не будет биофака, ни экзаменов, ни Гули, ни суровых мужиков...
Мы будем шляться, пить, курить. В пятнадцать меня поставят на учёт в детскую комнату милиции. Папа будет запираться у себя в каморке и выкуривать в один вечер все шесть пачек беломора, мама - плакать, а я - пить. Я испорчу свою хвалёную реакцию и тот грузовик меня всё-таки собьёт. Я умру в семнадцать. А может не насмерть, может просто покалечит. И всё будет иначе.
..........Или с прекрасной Олей, которая учится здесь же на год младше Макса. Мы будем обе любить лошадей, вязать, шить, печь блины и говоритьговоритьговорить. Я пойду по её следам в клуб на шесть лет раньше, чем пошла. А там - Чайка. И тогда будет иначе.
Только клён под окном каждый год разный. То красный, то жёлтый, то пёстрый, а раз вообще осыпался зелёным.
И мой дом пахнет по-другому. Грустно, тот запах мне очень нравился.
Любопытно, как будет пахнуть дом, который построит Теоларен? Корицей. Немного имбирём и лавром. В феврале - цветущим дримиопсисом. И обязательно плетёными корзинками, детьми и духом работы.
И ещё убрали мои любимые оранжевые занавески. Знаете, в детской комнате обязательно должны быть оранжевые занавески. Чтобы свет, тепло и солнце.
Если бы я умела петь песни, я бы спела о том, как хорошо, что всё так как оно есть в моей жизни. Но мне ещё столько предстоит изменить и доапгрейдить!
Что-то можно было бы не делать, определённо. Что-то обязательно нужно было сделать, но поезд ушёл, а клоуны остались.
Но будь что-то иначе, всё было бы по-другому, уж простите мне маслянистое масло.
Прихожу к выводу, что я узнала всех моих ровно когда это было нужно. Потому что те, кто сначала даже был далёк и держался на расстоянии, всё равно пришли. Только позже. Стоило только подождать. Стоило того.
Стоило столько ждать, чтобы вы появились.
Я какая-то сегодня истерично-пафосная. Простите, это перед экзаменами, это нервное=-)
@темы: сны, говорит и показывает партизанское радио, пишучтодумаю